В конце 1980-х на самом верху советского государства кипели страсти, о которых многие десятилетия предпочитали не говорить вслух. Михаил Горбачев, возглавивший КПСС и весь СССР, в 1987 году фактически признал — с его точки зрения Крым должен был принадлежать не Украине, а России. Но его слова так и остались лишь словами: ни одна официальная инициатива по возврату Крыма не прошла, и, наоборот, табу на такого рода дискуссии лишь укрепилось. Почему же, несмотря на поддержку влиятельных соратников, генсек не рискнул сделать решающий шаг? Какими политическими интригами был опутан этот вопрос и при чем здесь фигуры Хрущева, Брежнева, Громыко, Соломенцева, Подгорного и исследователя Яхшияна? Теперь, спустя десятилетия, за завесой партийных стен появляется возможность взглянуть на эти события по-новому.
Закрытые разговоры: тайный диалог Горбачева и Политбюро о Крыме
9 июля 1987 года узкий круг высших партийных начальников собрался на заседание Политбюро. Поводом стала судьба крымских татар, все еще не вернувшихся на родину после депортации при Сталине. Под громоздким молчанием коллег Михаил Сергеевич вдруг разразился фразой, которая невольно нарушала привычные рамки:
«С исторической и политической точки зрения было бы правильно вернуть Крым в состав России», — проговорил Горбачев, словно бросая камень в пруд, полный напряженного молчания.
Пауза воцарилась недолгая. Голосом поддержки раздался Андрей Громыко — седой председатель Президиума Верховного Совета СССР: «Передача Украине Крыма, конечно, произвол», — заметил он, бросая тень на тридцатилетней давности решение Хрущева. Но за словами тут же возникла неминуемая стена: «Украина встанет горой», — чуть ли не шепотом добавил генсек, очевидно предвидя катастрофический конфликт с украинским руководством. В тех стенах прекрасно знали — любое решение против интересов союзных республик способно взорвать фундамент самого Союза.
Пленники решений прошлого: груз хрущевской акции и страх перед раздорами
Передача Крыма из РСФСР в УССР случилась по указу 1954 года. Люди старшего поколения помнили, как Никита Хрущев едва ли не единолично воплотил этот шаг, едва ли задумываясь о возможных последствиях. В 1987-м Михаил Соломенцев (член Политбюро) и Андрей Громыко вполне ясно озвучивали: акт Хрущева был не чем иным, как волюнтаризмом. Но что делать теперь — когда любые поправки к карте грозят подорвать крохотный и без того хрупкий баланс Союза?
Историк Олег Яхшиян отмечает: Горбачев видел несправедливость хрущевского решения, однако представления о практическом механизме мирного возвращения Крыма у него не было. Каждый взвешенный шаг в этом направлении казался ему камнем, запускающим лавину сепаратизма по всей стране. Более того, в атмосфере всеобщей перестройки попытка ставить территориальные вопросы могла стать опаснейшей провокацией, открывающей ящик Пандоры — за Крымом потребуют пересмотра и другие регионы.
Яхшиян подчеркивает: «С точки зрения тогдашнего государственного интереса, направленного на сохранение СССР, адекватной стратегией было полное табу на обсуждение этнотерриториальных вопросов. Любой намек на перекройку границ внутри страны грозил катастрофой для единства Союза».
Не только Крым: притязания на Кубань и дерзкие инициативы Подгорного
Загадочная история с Крымом — не единственный пример попыток этнотерриториального передела. На том же заседании 1987 года Горбачев вспомнил, как Николай Подгорный — некогда могущественный председатель Президиума Верховного Совета и доверенное лицо Брежнева — предлагал передать Украине не только Крым, но и Краснодарский край.
Подгорный, выходец из Украины, был уверен: казаки, населявшие Кубань, — «это украинцы». В 1950–60-х он занимал ключевые посты на Украине, а потом, уже в орбитах Москвы, продолжал продвигать идеи расширения украинской территории. Его инициативы были дерзкими и откровенными. Но, несмотря на тогдашнюю поддержку отдельных влиятельных партийцев, эти предложения встретили скрытое, но решительное сопротивление со стороны большинства.
Подгорный продемонстрировал, как подобные вопросы способны стать инструментом для борьбы за влияние. В итоге же сам оказался устранен, а его идеи так и не прошли в жизнь, оставшись на страницах тайных стенограмм.
Молчание как политика: партийный страх перед запретными темами
Вспоминая эти драматические заседания, участники политической элиты были охвачены страхом. Прямая дискуссия о перекройке границ рассматривалась как потенциальная угроза существованию СССР. Гулкие коридоры власти наполнялись настороженностью: публично любые призывы трогать национально-территориальное устройство воспринимались как подстрекательство к сепаратизму и фактически могли рассматриваться как преступление.
Удерживать баланс становилось все сложнее, ведь в конце 1980-х ситуация уже явно выходила из-под контроля. Национальные движения усиливались, партии теряли былую власть, а грозный призрак «парада суверенитетов» все отчетливее маячил за кулисами политических дискуссий. Партийная монополия, столь необходимая для наведения порядка, постепенно таяла — и каждый новый разговор об этнических границах был равен взрыву замедленного действия.
Почему Горбачев сдался: страх, сомнения и невидимые линии фронта
Почему же Михаил Горбачев, получив поддержку уважаемых фигурантов Политбюро, не решился даже начать процедуру пересмотра хрущевского указа? Его главная цель — сохранить Советский Союз как единую конструкцию — вошла в противоречие с признанием справедливости возврата Крыма России. В душе Горбачев понимал — малейшее движение в этом направлении неизбежно приведет к жесткому сопротивлению украинской элиты, причем не только внутри страны, но и на арене мирового сообщества. Его знаменитое стремление решать все «в демократическом духе» оборачивалось параличом инициативы там, где требовалась жесткая воля.
Слова, произнесенные на закрытых заседаниях, стали очередной иллюстрацией драматизма финальных лет СССР. Крым оставался в составе Украины, решение не принималось. Политбюро замкнулось в круге бесконечных обсуждений, за которыми, как за непробиваемой стеной, затаился страх перед будущим.
Тени прошлого: переосмысление и наследие тайных решений
Скоропалительные решения, принятые прошлым поколением лидеров — Хрущевым, Подгорным, Брежневым, — оказались в центре внимания уже при Горбачеве. Ни одна из попыток изменить судьбу Крыма или Кубани не завершилась успехом. Лишь спустя десятилетия эти архивные диалоги становятся достоянием общественности, заставляя по-новому взглянуть на зигзаги большой политики.
Политическая трусость или мудрое избегание раскола? Предательство национальных интересов или хрупкий компромисс во имя сохранения единства? Ответы, как и прежде, покрыты мраком. Но одно ясно — судьбы целых территорий решались в кабинетах, где власть, страх и амбиции ходили рука об руку, и даже самые могущественные фигуры, вроде Михаила Горбачева, в решающие моменты оказывались пленниками тени прошлого.
Источник: lenta.ru
